Российская Империя в начале XX в.

К началу XX в. сложный организм Российской Империи изнемогал от многочисленных бед и противоречий. Страна была крестьянской и очень бедной. Нищета крестьянства – это не миф, придуманный недоброжелателями, а подлинный факт. Вот что говорил с думской кафедры не социалист, а правый, волостной старшина Н.А.Белогуров: «Крестьяне нередко спешат поужинать при дневном свете для того, чтобы сэкономить, керосина не жечь; случается, день и два без соли бывают, а что без куска сала, без ложки масла проведут 2-3 месяца – это заурядная история. В церковь из семьи в 4-5 чел. идет один, только потому, что одна одежда на всю семью». Член Г.Совета Карпов отмечал: «Ни о каком мясе, ни о какой рыбе большинство нашего сельского населения не знает. Оно питается щами и кашей. Вот его нормальная пища». А саратовский губернатор П.А.Столыпин во всеподданнейшем отчете за 1904 г. писал, что «целые деревни Саратовской губернии занимаются по зимам профессиональным нищенством».

Наблюдались высокая доля смертности, заболеваемости от инфекционных болезней, негодных лиц призывного возраста. 1891 год был отмечен голодом, причина которого не только в неурожае, но и в том, что у населения не оказалось ни хлебных запасов, ни денежных сбережений, ни заработков. Затем за четырнадцать лет случилось еще четыре недорода.

С другой стороны, и дворянство разорялось, не сумев приспособиться к новому укладу пореформенной России после отмены крепостного права.

Порвалась цепь великая,

Порвалась – расскочилася:

Одним концом по барину,

Другим – по мужику!

Любопытная и печальная картина бедствующей дворянской семьи изображена в воспоминаниях кн.Г.Е.Львова. Он рассказывает, как его семья, ведущая свою родословную от Рюрика, годами ела только ржаной хлеб, картошку и рыбные щи, как гостиная в стиле ампир была превращена в амбар, как приходилось занимать денег у соседей-крестьян, как 16-летний брат бросил гимназию, чтобы вести семейное хозяйство, как однажды он, не имея денег для расчета с рабочими, прятался от них в лощине, и т.д. Лопухиным было легче – за ними остались большие имения, но и в этой семье «бывали дни, когда в доме не оказывалось ни копейки и приходилось занимать рубля по 3, по 5, на день, на два». А.А.Лопухин с горя улегся в постель и пребывал в таком состоянии целыми неделями, несмотря на доброе здравие.

Общее финансовое положение российского государства было сложным. Некоторые государственные долги датировались еще 1817 и 1818 гг. Ввиду огромной протяженности наших границ пятая часть расходов бюджета шла на оборону. При этом треть доходов была получена от винной монополии, за что публицист Меньшиков прозвал русский бюджет «пьяным». «Пей! – писала «Россия». — Не хочешь, а пей! так велит министерство финансов, обращенное бывшим его главою Витте в обер-кабатчика… Русский народ самою казною обречен пить, и пить до самой кончины… Никто не смеет устранить соблазна с его пути…». Вообще налогообложение было почти полностью косвенным (питейный, табачный, нефтяной, спичечный, сахарный налоги). Например, в 1905 г. бюджет получил 202 млн.р. от прямых налогов и 1097 млн.р. от косвенных. Таким образом, основная тяжесть налогового бремени падала на наименее состоятельные классы населения.

Внутреннее положение было настолько неспокойным, что с самого 1881 года – года убийства Императора Александра II – приходилось продлевать временные правила об исключительной охране, предоставлявшие генерал-губернатору чрезвычайные полномочия. Не прекращалась череда террористических актов, направленных как против министров, так и против безвестных служак. На Стокгольмском съезде социалистов-революционеров было постановлено убивать «мелких агентов правительственной власти, в одиночку и группами, например городовых, жандармов, шпионов, земских начальников».

Немалую роль в революционном движении играли евреи. По статистике за 1901-1904 гг., собранной Министерством юстиции, представители этой народности, составляя 4,2% населения, дали 29,1% всех привлеченных по политическим преступлениям. Это значение было еще выше в черте оседлости, доходя до 64,9% в Виленском судебном округе (15% населения), а также в столице (40,9% и 3,5% населения). Словом каждый третий или даже каждый второй политический преступник был евреем. (Голос Москвы. 8 марта 1911. №54) Обычно вражда иудеев к правительству объяснялась их бедственным положением и множеством наложенных на них ограничений.

Студенческие беспорядки стали настолько обыденным явлением, что в 1907 г. Корвин-Милевский задавался вопросом: «не прекратила ли наша молодежь учение, так как занята политикой, или не занялась ли она этой последней, не умея и не желая учиться?». По мнению этого лица, «уже теперь можно с уверенностью считать два или три поколения молодежи потерянными для науки».

В духовной жизни народа-богоносца причудливо сочеталось внешнее благочестие и внутреннее безверие. Под сверкающими куполами стояли безлюдные церкви. В воскресный день крестьянин вместо службы ехал на базар. В столице существовало поразительное явление – великопостный тетральный сезон. Публиковался репертуар на каждую неделю Великого поста, кроме первой и Страстной.

Сезон великопостный

Обширен и богат;

Доход весьма серьезный

Театры взять хотят

И принимают меры,

Чтоб был заслужен он:

Новинки и премьеры

Нас ждут со всех сторон.

(Голос Москвы. 1 марта 1911. №48)

Характерны рассуждения члена Г.Думы М.В.Челнокова:

«Мы здесь совсем почти утратили всякую связь с церковью, забыли ее сроки и последовательность церковной жизни. Батюшки в Думе еще более отвращают нас от того, что теперь называется церковью, и неудивительна, поэтому, какая-то внезапность, с которой пришел праздник. Мне напомнила о нем ветка вербы, воткнутая в вешалку Государственной Думы, куда я пришел вчера вечером Вербной Субботы, в комиссию, обсуждавшую вопрос об акцизе на табак! И когда в час ночи я возвращался домой, в старообрядческой церкви, рядом с нами, звонили во все колокола — очевидно к заутрене.

И стало жаль всего, что было для нас в церкви хорошего и дорогого — жаль нашей душевной и сердечной какой-то бесприютности и завидно смотреть на людей, сохранивших крепкое прибежище веры и обычая».